Расколотое небо - Страница 61

— Иначе нельзя! — ответил Коняев.

Щепкин утерся полотенцем. Посмотрел на далекий правый берег Волги. Посередине чернела сожженная баржа. На обрыве, истыканном снарядами, — ободранное разрывом дерево. По всему берегу густо стоят лодки, плоты. Кажется, там никого. Но это только кажется.

— Пошли, летун, пока стрелять не начали… — сказал Коняев.

Сейчас он был совершенно не похож на того оголодавшего человека, которого видел Щепкин в первую встречу. Водянка прошла, лицо подсохло, стало коричневым от загара, глаза играли лукаво.

Здесь, у переправы, собралось более полка красноармейцев, командовал ими он. И командовал, надо сказать, лихо. По всему нашему берегу нарыты траншеи. Две батареи горных пушек не дают проходу белым судам вниз. Пулеметы смотрят на Волгу. С утра в траншеях идет громкая читка. Газеты красноармейцам доставили Щепкин с Тумановым, и это обрадовало больше всего.

…Туманов возился у трофейного «эс-и-файфа», стоявшего поодаль от берега, рядом с полевым лазаретом. На желтых крыльях лежала роса, он стирал ее ветошью, отжимал. Крикнул:

— Я считаю, Даниил Семеныч, пора и позавтракать!

Пилоты пошли к полевой кухне, поели кулеша, вернулись к аэроплану в сопровождении легкораненых из лазарета: аэроплан вызывал страшное любопытство, каждому хотелось его пощупать и потрогать, оттого при нем стояли сразу двое часовых, не подпускали, отругивались.

От земли поднимался утренний пар. Ветра не было.

Мотор принял сразу, заработал легко и ровно. Красноармейцы придержали аэроплан за хвост, потом отпустили. Пробежавшись по земле, «эс-и-файф» пошел в высоту.

За Волгой, по оврагам, тоже дымили кухни, белая гвардия насыщалась перед трудным днем. Кое-где рыли окопы. Но главное, что интересовало Коняева, — есть ли на подходе у белых еще артиллерия. Пошли глубже, на север. Минут через десять полета за горбами разглядели: конный разъезд, всадников пятнадцать, топтался на возвышении. При виде аэроплана раскатился шариками по земле. А дальше по всей степи ползли пыльные хвосты. Наподобие темной змеи, извивалась, двигалась большая колонна войск. В авангарде шла конница, не менее эскадрона, за ней, чуть отстав, пехота. Щепкин насчитал в обозе около полусотни телег, две кухни, а главное — в передках катилась батарея тяжелых орудий, каждое волокло шестеро коней. Пыль то вздымалась, то опадала, не сносимая ветром. Когда снизились и пошли над колонной, движение в ней остановилось, пехота ощетинилась, вскинув винтовки, и разом забегали красные огоньки. Ни свиста пуль, ни звука слышно не было, но и так было понятно: командиры опытные, приказали бить залпами по краснозвездной машине.

Туманов пошел еще ниже, скользя над самой землей, дал круг, уходя, и так же низко вернулся на наш берег, Когда сел, навстречу побежали встревоженные люди.

— Что такое? — закричал Коняев.

Туманов вылез, не глуша мотора, отвел его в сторону. Щепкин тоже выбрался, подложил под колеса камни, пошел к ним.

Выслушав их, Коняев почесал затылок:

— Ну вот. Значит, опять попрут! Я так полагаю, что они опять и свою речную флотилию пригонят. С артиллерией у них сытно! Да еще новую батарею волокут! Слушайте, летуны, давайте-ка мотайте отсюдова! А? А то еще расшибут вашу птичку, мне потом в штаарме голову сымут. Что не сберег. Ну, а там скажите, сами знаете что. Резерв пускай шлют. Пушки.

— Не говорите глупостей. Батареями на том берегу мы и займемся… — возразил Туманов. — Патроны под «виккерс» есть? У нас одна лента!

— Цинки четыре найдем, — сказал Коняев обрадованно. — Ну, хлопцы, не знаю, как и кланяться! Меня пехтура ихняя не беспокоит. Меня, понимаешь, орудия ихние беспокоят. Не дадите из них палить, в ноги поклонюсь… Барана зарежу! Спирту дам!

— Вы что, на базаре? — обиделся Туманов.

— Ладно тебе! — оскалился тот, хлопнул обрадованно его по плечу.

С противоположного берега пришел истошный вой, просверлил воздух. В Волге встал черный столб разрыва, выплеснул густой ил, камни, разметал воду.

Туманов посмотрел в сторону реки, поправил тугой галстук под тужуркой, кашлянул:

— Полагаю, ждать нечего.

— Может, мне пилотировать? — спросил Щепкин.

— Нет уж, Даниил Семеныч! — отказался Туманов. — Стрелок из меня никудышный. А вы памятник купца Битюгова лихо расстреливали! Так что будьте любезны!

…На этот раз Туманов набрал по спирали сразу же большую высоту, посмотрел вниз. Колонна уже раздробилась на несколько потоков, они растекались по оврагам. В балочке поодаль стояли уже снятые с передков четыре орудия, все одинаково задрали стволы, за ними сгрудились телеги, зарядные ящики, суетилось множество солдат. Орудия выбросили дымные языки, дернулись. Четыре разрыва встали у наших траншей, видно было, как поднялся пыльный прах над ними.

На бугре перед батареей стояло с биноклями несколько человек, от них шла цепочка солдат до орудий. Щепкин понял: корректируют стрельбу, передавая поправки из уст в уста батарейцам. Туманов обернулся на него, посмотрел, как он ворочает, примериваясь, «виккерс» с дырчатым стволом на вертлюге, в слюдяных его очках бликами плясало солнце. Ствол пулемета упирался в закраину кабины. Туманов понял, что при атаке надо будет наклонить «эс-и-файф», так Щепкину стрелять будет удобнее. Примериваясь, он так и сделал. Щепкин одобрительно помахал перчаткой.

Ушли далеко в сторону, плотно прижавшись к земле, кренясь влево, нацелились на бугор с корректировщиками. Рассмотреть особенно ничего не рассмотрели: бугор быстро унесся под крыло. Но почувствовали, как заметно тряхнуло машину, когда ударила недлинная экономная очередь Щепкина.