Расколотое небо - Страница 22

— Извините, намерен! Предлагаю служить в нашем авиаотряде, командиром которого я имею высокую честь состоять…

— Летать я не против. Но не в этой дыре! — перебил Свентицкий. — Я хочу домой! Или хотя бы в Москву! Белокаменную! Златоглавую! К Царь-пушке! И вы не имеете права…

— Может быть, вы пока прогуляетесь, гражданин Свентицкий?

Свентицкий оскорбленно вздернул голову, вышел.

— Это он так… Останется, — сказал Щепкин.

— Останется не останется — вам его лучше знать. Как скажете, так и будет! У нас сейчас в авиации все бывает. Среди летного состава каждый второй — сомнителен. Сеют их, просеивают, а толку? Слыхали, может быть, что в январе в Воронеже стряслось?

— Откуда? — засмеялся Щепкин.

— Капитан Свешников увел к белым весь авиаотряд! Перелетели! Девять машин!

— Много… — согласился Щепкин.

— На карту взглянете?

— Непременно.

Туманов разложил на столе потертую на сгибах карту, всю в старых карандашных пометках, в дырах от ластика.

— Спасибо вам за своевременное предупреждение о том, что британцы будут бомбардировать город! — сказал он. — Населению, пока без разъяснений, приказано крепить погреба, заняться убежищами. Имеется на весь гарнизон одна зенитная пушка, но к ней нет снарядов. Обещали прислать. Значит, как ни раздумывай, а основная тяжесть обороны воздушной падает на наш отряд. Пилоты у меня из разных частей, и хотя еще не совсем притерлись друг к другу, но летать могут. Тут другое дело, товарищ Щепкин… Раз есть против нас летчики, значит, придется с ними драться. А стрелять мои в воздухе еще не очень ловки. Да и за зиму отвыкли… Как вас там, во Франции, учили этому делу?

— Само собой…

— Вот и возьмитесь. Для начала. Чтоб они у нас и сами стрелять могли, и чужой пальбы не боялись.

— Хорошо, — сказал Щепкин.

— Теперь взгляните на карту, товарищ Щепкин. Вот эти пометки означают промежуточные площадки, которые мы оборудовали за зиму. Что такое площадка? Три-четыре бочки с бензином, касторкой, немного медикаментов, патроны… На каждой по два-три бойца. Охрана.

— Маловато их… Площадок.

— Сколько смогли, — сказал Туманов. — Зато в дальнюю разведку ходить сможем… Что в сторону Гурьева, на Александрово-форт, что в сторону Святого Креста…

— Это все хорошо, — согласился Щепкин. — Только в одном славяно-британском корпусе уже почти восемьдесят машин. И все новехонькие, последних марок: «де-хэвиленды», двухместные, тяжелые… «эс-и-файфы»… А у вас сколько машин?

— Пять. Битые.

— Трудно будет…

— Тут еще были сведения от товарища Силантьева: на острове — база морской авиации, летающие лодки, шесть штук. И под Кизляром, вот здесь, — он ткнул в карту, — тоже аэродром.

— А вы Силантьева знали? — удивился Щепкин.

— Храбрый был человек… — вздохнул Туманов. — Ничего не боялся. Как он из Батума в Астрахань добрался, никто не понимал. Приходил, спрашивал, нельзя ли отсюда в район Баку воздухом листовки для англичан переправлять.

— Какие листовки?

— Не все же британские матросы покорны офицерам. Многие уже соображать начинают, против кого их воевать привезли. Вот для них здесь, в Астрахани, и печатаются листовки на английском. Потом как-то переправляют. А воздухом у нас не выходит. Расстояние… А как его схватили?

— Тиф прихватил. Он у калмыков в юрте отлеживался. Кто-то из богатеньких выдал.

— А ведь он к вам шел, — сказал Туманов. — В штаарме встревожились. Слухи пошли, что в отряде у вас чуть ли не полсотни машин. Так он по льду, по кромке, один ушел… Глупо как! Не повезло…

7

К апрелю в отряде Черкизова, который уже перебазировался на новую станцию, собралось шестеро разысканных в пехотных полках пилотов. Среди них прибыл и барон Тубеншляк. Удивленно уставился на отощавшего Черкизова, еще не снявшего повязки с головы:

— Кто же это тебя так, Витюша?

Черкизов в подробности входить не стал. Было стыдно: нанюхался кокаину в ту чертову ночь, проболтался. Не скользни граненая бутылка вдоль виска, лежать бы ему в могиле. Единственное утешение — по весне казаки наткнулись на два тела в степи, видно, люди замерзли. Весеннее тепло разъело тела до неузнаваемости, но Черкизов, услышав, решил: они.

— Ну-с, Щепкин — этот быдло… — не удивился барон. — Но Леон?! С ним?!.

Черкизов рассуждать над тонкими движениями душ беглецов не стал, не до того было. Из штаба только что пришло известие: едут британские авиаторы, дабы своими усилиями споспешествовать скорейшему разгрому красных войск. К их приезду Черкизов был готов: новенькие «де-хэвиленды» и «сопвичи» уже извлекли из ящиков, собрали, проверили моторы, даже порулили немножко. Но взлетать никто не решился, земля была еще влажной и вязкой.

Черкизов не хотел ударить лицом в грязь перед шеф-пайлотом Лоуфордом. Выбрал в поселке три самых богатых дома, приказал хозяевам приготовиться к приему именитых постояльцев, блюсти в домах чистоту, исполнять все желания мужественных героев. Хозяева приказ поняли по-своему. В трех дворах начали предсмертно вопить свиньи, которых кололи на угощение, из погребов выкатывали бочонки недурного местного вина, потрошили кур…

В утро, когда должны были приехать британцы, блистающие свежим лаком аппараты повыкатывали из авиационных палаток, выстроили крыло к крылу в линейку. Обслуга застыла в шеренге по двое вся трезвая.

Русские авиаторы на этот случай припарадились, поскидывали кожаные, промасленные тужурки, надели френчи. Тубеншляк был в белых перчатках, желтом, как апельсин, шлеме, небесно-голубом, сшитом по заказу мундире неизвестного рода войск.