Расколотое небо - Страница 34

Меж тем позади под бойкий звон мотора Свентицкий озадаченно думал. «Если каждый… — прикидывал он. — Если каждый будет таким, как эти пятеро, ни хрена не выйдет даже у самой разъевропейской армии».

То, что он увидел, оказалось для Леона таким непривычным и новым, что он не мог не думать об этих людях. По германскому фронту Свентицкий знал солдат храбрых, умелых, ловких, сам труса не праздновал. Но в этих оголодавших и качающихся от слабости красноармейцах была совершенно новая, еще неведомая ему по-настоящему сила.

Александрово-форт открылся сразу: россыпь низких строений на высоком обрывистом берегу, большие, еще времен Александра Первого, казармы, на флотской радиостанции торчали высокие мачты-антенны.

На окраине паслось несколько верблюдов, с крыши казармы при виде аэроплана кто-то замахал руками.

Щепкин снизился, прошел над пустынным фортом: ни коней, ни кухонь — ничего, что бы свидетельствовало о том, что здесь серьезный воинский отряд, не разглядел.

На сердце полегчало.

В удобной бухте неподалеку от форта тоже не было никаких судов. На серой воде плавала округлая одинокая льдина. Два рыбака заводили сеть с лодки.

Щепкин взглянул на бензомер, не раздумывая, развернулся носом на северо-запад.

И здесь, сколько не шли, только редкие таявшие льдины показывались. Потом и они исчезли. Видно, несмотря на жестокую зиму, весеннее солнце ударило так, что в считанные дни сожрало ледовый покров.

…Бесконечно тянулись минуты полета, море внизу уже стало темным от глубины. Щепкина мутило: гарь и выхлопные газы заносило в кабину, глаза едко резало, в угарной голове стучали молоточки пульса.

Щепкин посматривал на компас, на бензомер, ему казалось, что мотор жрет бензин слишком быстро, уже первый бак кончился, и второй на исходе.

Он посмотрел вниз, на море. До воды метров двести, видны сидящие белые чайки.

Хорошо еще, что ветер поддувает сзади, крепкий, ровный. Если бы дул в лоб, ни за что не выгрести.

На третьем часу полета, когда казалось, что конца воде нет, сквозь пелену моря начали проступать отмели. Потом впереди замаячила дельта, и наконец открылся флот на рейде.

И тут Свентицкий отчаянно задергал шпагат. Щепкин оглянулся недоуменно. Леон вертел головой, показывал вбок. Щепкин обомлел. В полуверсте, чуть ниже их, навстречу шел ярко-желтый большой «эс-и-файф». На его крыльях и хвостовом оперении явственно различались трехцветные российские знаки — круги.

Откуда Щепкину было знать, что это сам Лоуфорд, определив ориентиры на маршруте, по которому вскоре на Астрахань пойдут эшелоны «де-хэвилендов», возвращался, собираясь попутно пройти над красным флотом.

Одного взгляда для Щепкина было достаточно, чтобы понять — авиатор опытный. Шел не над морем, прижимался к кромке берега, здесь меньше болтает. Его, конечно, он заметил, потому что уже начал быстро и плавно набирать высоту, чтобы ударить сверху и со стороны слепящего солнца.

Щепкин, оглядываясь, видел разверстый рот Леона, тот ругался беспощадно. Дела были кислые. Оружие ведь с машины сняли из-за груза продовольствия и чтобы взять предельно горючего. Так что можно было только кулаками махать и всячески поносить врага, что на него, естественно, никакого впечатления не произведет.

Щепкин на секунду закрыл глаза, лихорадочно думал. Решение могло быть только одно: удирать что есть духу, прижаться к воде, уйти под защиту флота. Только разберут ли флотские, что один из них — враг! Будут ли стрелять? В кого? Думать было некогда!

«Эс-и-файф» вырастал уже сверху, стрелок разворачивал на нем пулемет. Явственно послышалась его дробь.

Щепкин резко свалил машину на крыло, начал падать к слепящей воде. Выровнял низко, казалось, колеса сейчас начнут пахать зеленоватое, мутное море. Прямо впереди встали серые длинные корабли, было видно, как на них засуетились, забегали. На миноносце с кормы развернулось зенитное орудие. Щепкин опомниться не успел, как под крылом мелькнула палуба, орущие люди, жерло трубы, из которой валил густой дым. Пахнуло на миг гарью, сажей, глаза ослепило. И в этот миг ахнуло. Затрясло, словно телегу на разбитой дороге, левая педаль перестала слушаться, заходила свободно. Самолет, кренясь, пошел чертить дугу, несся, падая, в близкие плавни.

Как он сумел его выровнять, Щепкин никогда не мог понять. Аэроплан пронесся, сбивая камыш, над кромкой дельты, завис на миг, чихнул мотором и рухнул прямо в черную болотистую жижу. Щепкин отстегнул ремни, выплюнул сгусток крови из разбитых губ, оглянулся. Леон, маяча задом, выползал на карачках на крыло, которое с хлюпаньем уходило в трясину.

Протянул Щепкину руку, помог выбраться из кабины. Они вылезли на кочки, упали в грязь, тяжело дыша. Трясина глухо бормотала, пускала пузыри, чавкала, зажевывая аэроплан. Кто в него вмазал — «эс-и-файф» или шрапнелью свои же — так и не понять!

Позади бухало, стрекотали пулеметы — флот палил в белый свет.

Щепкин отер грязь с очков, уставился: «эс-и-файф» уносился, явственно видный, высоко над морем куда-то на запад. Полет его был ломаным, но потом выровнялся.

Когда он исчез, Свентицкий сплюнул:

— Чтоб я еще с тобой полетел, мон шер?! Лучше уж сразу гробик заказывать!

12

Сначала тот день катился нудный, как все дни. Утренние кочеты не пели, а батя уже сдернул с Афанасия кожух: «Нечего на лавке прохлаждаться!» Чумной со сна, Афоня долго моргал белесыми ресницами на клочкастую бороду отца, не понимал. В серых его глазах дымно плавал, не таял, сладкий сон. Ох, поспать бы!