Расколотое небо - Страница 38

Самыми знакомыми были колеса снизу: не очень большие, ажурные, с множеством блестящих металлических спиц, как на велосипеде, который есть у сына сотника Лопухова и который он только по воскресеньям выводит за рогатый руль за ворота, чтобы все завидовали.

Но это было и все, что нашел Афанасий знакомого в аэроплане. Спереди торчал ярко-желтый лакированный, странно изогнутый, вроде крыл на ветряной мельнице, предмет. От него в глубину тупой морды уходил металлический штырь, в носу что-то слабо потрескивало, вроде бы остывало. Из-под гладкой металлической покрышки высовывались непонятные ребрастые штуковины, переплетенные металлическими кишочками-трубками, проволокой…. Выходит, двигун?

Сзади туловище истончалось, опиралось на лыжу, над нею торчал плавничок, от него отходили маленькие крылышки, похожие на те, что спереди. Смахивает на рыбий хвост… Значит, он что? По небу плавает, а не летает? Тогда отчего он не падает?

Афанасий даже вспотел от непривычного напряжения мысли. От аэроплана пахло странно: гарью, какой-то краской, незнакомой и едкой.

Может быть, он крыльями двигает? Вроде чайки?

Что-то не было такого заметно…

Для проверки Афанасий покачал нижнее крыло, но оно держалось крепко, а сам аппарат неожиданно легко качнулся. Афоня, перепуганный, отскочил. Ну его, еще сломаешь чего-нибудь, заколотят! Но бес любопытства толкал к незнакомому. Затаив дыхание он заглянул в переднее гнездо. Здесь было кожаное кресло, все в ременной сбруе: привязывает он себя, что ли? Ну конечно, чтобы не выпасть!

Со всех сторон торчали какие-то загогулины, под ветром медленно позванивала натянутая проволока. Снизу выпирал, выходя в гнездо, толстый штырь, на нем сидело отполированное ладонями полуколесо, видно, за него и надо из всех сил держаться, чтобы не выкинуло, когда трясешься в небесах…

Второе гнездо, сзади за перегородкой, было поменьше. Но зато над ним на круге торчал черный пулемет с длинным ребристым стволом и круглой, плоской тарелкой для патронов. На дне гнезда блестели пустые гильзы. Афоня покосился на пулемет опасливо, трогать не стал.

Что-то мерно капало. Афанасий на четвереньках подлез под аэроплан. Здесь на земле расплывалось большое маслянистое пятно, от которого воняло тошнотворно. Афоня поднял голову и только тут заметил, что все брюхо машины пробито мелкими дырочками, видно стреляли в него, сердешного!

Оттуда, из-под брюха, и извлекли Афанасия прискакавшие для охраны машины два пожилых станичника, дали ему подзатыльник, чтобы не шалил. Поглядели угрюмо, с опаской на чудище и, отойдя подальше от греха, уселись на землю, поставив меж колен карабины.

…Близ дома отца Паисия собралась, считай, вся станица. Пожилые сидели поодаль от крыльца, ковырялись в бородах, лузгали семечки, держали вид, что им все одно, что там творится, в доме. Девки обсели крыльцо, как мухи, шептались, хихикали. Несколько баб кормили младенцев, косясь глазами на распахнутые окна, жадно тянули шеи. Туда, в дом, была послана самая бойкая, знахарка Кудиниха. Там же заседали престарелый сотник Лопухов и другие значительные станичники. Время от времени слышался звон стаканов, потом заиграла фисгармония, и голос поповны запел сладостно:

«Отвори поскорее калитку…»

Афанасия от крыльца не отогнали, как-никак человек первым встретил британцев, имеет право поинтересоваться. Афоня солидно сел, на расспросы девок, «не выстрелит ли по хатам ероплан», ответил степенно:

— Это еще как сказать! Механизм — это вам не коров пасти!

На крыльцо выкатилась обширная Кудиниха, утирая платком красное от жары и волнения лицо, затарахтела:

— Ну, скажу я вам — это мужики! Чего не скажут, ничего не поймешь! Одна Настасья Никитична, слава ей, господи, за ученость, прямо так все и понимает… Они языками вроде картошку печеную катают, все с шипением. А ей хоть бы что! Послушает — и объясняет: мол, так и так… серы, их серами кличут, желают того-то и того-то…

— Откудова они взялись? — спросили из толпы недоверчиво.

На что Кудиниха сообщила, что серов прислал в станичку британский король, не кто-нибудь!

— Чего? — сплюнул кто-то из казаков и покачал головой. — Ну и забрехалась ты, глупая баба…

Но Кудиниха взвилась и страшным шепотом рассказала, что на море Хвалынское еще с рождества прибыли ихнее английское королевское высочество, а вместе с ним от персидских берегов пришло три тыщи английских моряков. Сели на русские корабли. Где большевики по берегам завелись, туда корабли из пушек палят, ядовитые газы пущают и заразу рубят под корень!

Слушали Кудиниху люди тихо, но недоверчиво. Про англичан уже слыхали в прошлом году, но чтобы они уже и войну вели — такого не слыхивали.

Тут на крыльцо вышел угрюмый сотник Лопухов, сказал, чтобы народ расходился, тут не зверинец, англичане тоже люди, хотя и англичане. Им отдохнуть надо. И чтобы (он назвал поименно некоторых казаков, в том числе и отца Афанасия) казаки готовили лошадей, вечером повезут британцев до ихнего отряда, потому что до своих на поломанной машине, а главное, без газолина, которого тут ногу сломишь — не найдешь, они не доберутся… Люди же они, судя по всему, важные. Недаром же краснопузые сволочи стреляли по ним сначала в Астрахани, а потом с кораблей так, что они залетели совсем не в ту сторону, куда им было нужно. Дмитрий Осипыч, отец Афанасия, попытался было отвертеться от поездки, ссылаясь на хворость и на то, что хозяйство останется без присмотра, на что сотник Лопухов сказал:

— У всех останется! Терпи, пока оно твое, а то отберут большаки, взвоешь, да поздно будет!