Расколотое небо - Страница 37

Появилась эта образина со стороны моря, растопырив широкие желтые крылья и свесив к земле круглые лапы. По степи перед нею, как мяч отскакивая от земли, катился страшный треск и грохот. От этого грохота внизу вздымалась пыль и катились копешки степной травы — курая. Образина перла прямо на станичное стадо, на ошалевших от неожиданности пастухов. Когда они попрыгали с коней и попадали, закрывая голову руками, сей страшный летящий предмет поднялся немного выше. Но коровы от этого в спокойствие не пришли, а, наоборот, задрав хвосты и мыча, порскнули вразброд по степи.

Афанасий, раскрыв рот от полного изумления, смотрел от реки, как непонятное сооружение прошлось низко над самыми крышами села, обогнуло колокольню, на которой тут же заухал колокол. Со дворов выскакивали люди, тыча пальцами в небо; громко лаяли собаки, куда-то пронеслась расседланная лошадь. «Оно» описало широкую дугу над рекой, спереди у «него» что-то вертелось и блестело, отражая закатное солнце, наподобие зеркала, по реке только рябь пошла от сильного ветра…

Направилось прямо к выгону, приблизилось к земле, несколько раз ударилось об нее, подпрыгивая, и скрылось от взора Афанасия за горбатой скирдой прошлогодней соломы.

Забыв и про порку, и про отцовы угрозы, Афоня бросился бежать туда. И хотя бежал он не быстро, но другие приближались к непонятному сооружению еще медленнее и осторожнее, и прибежал он первым.

И, как стал шагах в десяти, чувствуя, как коченеют от страха ноги, так и застыл наподобие параличного.

На него прямо с кожаной головы смотрели огромные, стекольные, как у стрекозы, глаза. Ничего больше — черная харя со страшенными глазами, ни носа, ни рта! Такое если и приснится, так проснешься, заорав «мама!», в холодном поту. Харя что-то промычала, но Афоня отступил назад — не подманишь!

Тогда там, внутри, под верхними крыльями что-то задвигалось, и из гладкого, бочечного туловища чудовища, как бабочка из кокона, начал вылупливаться — похоже, а там кто его знает! — человек.

Весь в красноватой кожаной шкуре, на ногах чудные штуки, вроде бы содрали крылья с огромного майского жука и, стянув их шнурками, нацепили на ноги (потом Афоня узнал, что это называется «краги»). Летун присел несколько раз, раскидывая руки, видно разминался. Афоне показалось, что он весь железный и даже скрипит от несмазанности. Руки тоже были кожаные. Уставившись на Афоню, он начал сдирать кожу с головы: уплыли куда-то глазища, батюшки! Да это же шапка такая! А спереди очки и матерчатая маска, наверное чтобы пылью не дышать, не кашлять.

Афанасий хмыкнул. Теперь бояться было нечего, на него глядело хотя и незнакомое, но все-таки человеческое лицо. Красноватое от загара, молодое, тонкое, даже красивое! Но больше всего Афоню успокоили веснушки. Обсыпало его ими, как маком. А глаза смеются, синие, презрительные.

Человек улыбнулся Афоне, показав ослепительно белые зубы, и сказал что-то. Что именно, Афоня не понял, потому что говорил он как-то странно и смешно, заворачивая язык, гундося и пришептывая. Тронул ладонью сумку, висевшую у колена. Только теперь Афанасий разглядел на его боку маузер в полированной деревянной коробке.

— Кто такой? Чего безобразничаешь? — сказал Афоня сурово.

Но незнакомец уже глядел поверх его головы, в сторону. Афанасий оглянулся. На краю выгона жались станичники, а прямо к ним катила на дрожках поповна Настасья Никитична, малиновая ее накидка так и трепыхалась от нетерпения, шляпку сдувало, и она держала ее обеими руками в длинных черных перчатках. На вожжах сидел отец Паисий. Видно, событие оторвало его от трапезы: губы были в яичном желтке, а за воротом торчала полотенчатая салфетка.

Настасья Никитична, не дожидаясь, когда дрожки остановятся, спрыгнула с них и быстро пошла к летуну.

— Какое событие! — говорила она, медово улыбаясь. — Вы как Икар в этом верблюжьем краю! Позвольте приветствовать мужественного пилота на этой земле!

Незнакомец улыбнулся еще шире и сказал что-то уже совсем непонятное. Афоня злорадно ждал, что станет делать поповна, но та только расширила глаза еще больше и, бледнея от радости, сказала:

— Ах, так вы англичанин? Ай эм немного спик инглиш… Экскьюз ми совсем немного. Ах, какой вандерфул! Вив ля Британиа!

Она — Афоня ахнул — протянула руку британцу, и тот приложился к ее пальчикам.

Он быстро заговорил, она слушала, кивая, потом пошарила взглядом, наткнулась на Афанасия, поманила:

— Мальчик! Наш гость боится, что его летательный аппарат подвергнется нападению скота или темных людей. Он приказывает, чтобы ты охранял его и не подпускал любопытных. Пока тебя не заменят более взрослые.

— Чего там… Могу, — согласился Афоня. Британец все понял и без слов, потрепал Афанасия но щеке рукой в холодной перчатке.

В машине зазвякало, сзади, со второго гнезда, вылез еще один летун, коренастый, низенький, с бритой, круглой головой. Шапку он держал под мышкой. Летучие гости пошепелявили, погугукали по-своему.

Поповна уцепилась за них, они уселись на дрожки и покатили в станицу.

К аппарату никто не подошел, видно было, как поповна что-то сказала в толпу запретительное. С выгона все побежали за дрожками глазеть на иноземцев.

Афанасий, холодея от восторга, остался один на один с аппаратом, хлопая ладонями по коленям, приседал, прыгал, приглядывался. То, что он видел, не было похоже ни на что виденное им до сих пор. Вообще-то он слыхал, что на фронтах войны с германцами летали аэропланы. И даже видел в журнале «Нива» картинку: русский аэроплан гоняется в небе за кайзеровским с черными крестами на крыльях. Но то была картинка, на ней все казалось неправдой — чего люди не сбрешут! И она не трещала, не поднимала пыль, не была вот так, рядом. А тут стоит, задрав тупой нос кверху, лодка не лодка, бочка не бочка, черт те что — с широкими крыльями, меж которыми воткнуты высокие тонкие стойки. Он осторожно потрогал узкое нижнее крыло, оно показалось ему хлипким. На ребрышках (их грани хорошо были заметны) туго натянута какая-то мануфактура, скользкая от лака.