Расколотое небо - Страница 50

От бессильной ярости Щепкин толкнул вилку синхронизатора, нажал гашетку, пулемет застучал, захлебнулся, выстреляв патроны. Это было глупо. Британские машины мелькнули далеко впереди, расплавились в золотистом жарком небе.

Поняв бессмысленность погони, Щепкин пошел назад. Приземлил «ньюпор» на краю поля, вылез. Ангары уже догорали. Спасенные машины, словно осиротев, жались крылом к крылу посредине ноля. В огне что-то потрескивало. Щепкина шатало от угара, он сел прямо на землю. К нему прибрел оглушенный, растерянный Афанасий. Щепкин поднял голову. В глазах авиатора стояли бессильные слезы.

— Ну что это вы? Обыкновенное несчастье… Война ведь! Не игрушки! — сказал утешительно Афанасий.

— Да нет, это еще игрушки, а не война… — глухо засмеялся Щепкин.

...

«…Следует признать, что, несмотря на прицельное бомбометание, военные объекты поражены только частично. При операции были соблюдены все возможные предосторожности с тем, чтобы не поразить мирное население».

Шеф-пайлот поморщился, снял с пера ворсинку. Он хотел, чтобы донесение главе британской миссии при штабе Деникина генералу Хольману выглядело аккуратно. Закончив его, он заполнил счет в казначейство Добровольческой армии. Сегодняшняя операция обошлась русским в сто двенадцать фунтов.

В этот же час начальник Астраханского городского гарнизона сиплым голосом диктовал машинистке, стучавшей на «ундервуде»:

— «Один из царских аэропланов сбросил в шестом районе у церкви князя Владимира четыре бомбы. Рабочая семья убита — обедали. Жена, муж, девочка восьми — десяти лет. Тяжело ранены мальчики семи-восьми лет и четырех-пяти лет».

Машинистка всхлипнула:

— Как ранены?

— Ногу у одного оторвало. Другого — в спину.

— Господи! Боже мой! Дети же!

— Стучи! «Прибыв на автомобиле, я, как начальник гарнизона, отправил пострадавших и останки тел в госпиталь. Толпа рабочих, собравшихся на месте происшествия, выражала ярость и гнев всякими словами. (Нет… насчет слов не пиши… И так все ясно.) На месте провел летучий митинг. В Красную Армию тут же, на месте, изъявили желание вступить тридцать шесть человек. Список фамилий прилагается! Точка!»

Часть вторая

17

В начале июня 1919 года из калмыцких степей со стороны озер Шарвуд и Цаган-Нур на Черный Яр, стремясь с запада к Волге, вышла дивизия белоказаков. Сильные конные отряды двинулись на Астрахань и со стороны Харахусовского улуса.

Одновременно с востока, вдоль северного берега Каспия, к Волге поперло мятежное гурьевское казачество, офицерские ударные батальоны смерти.

В белых войсках распространялись листовки с обращением генерала Деникина: «Сомкнем руки на Волге!»

И хотя колчаковские войска, крепко побитые Красной Армией, пятились на севере за Урал, налитая свежей силой, прекрасно вооруженная и сытно кормленная Добровольческая армия двигалась с юга победно, легко сшибая препоны на своем пути.

Белая гвардия пыталась оседлать железную дорогу Урбах — Астрахань, чтобы сомкнуть кольцо вокруг устья Волги и города, вдоль дороги завязались кровопролитные бои…

Долгим кружным путем линия телеграфа еще связывала полуосажденный город с центром России.

В одну из ночей в реввоенсовете перед телеграфистом лег текст депеши. Он протер красные от бессонницы глаза, застучал, повторяя про себя слова:

...

«Вне очереди. Москва. Серпухов. Реввоенсовет республики, копия товарищу Ленину. Реввоенсовету Восточного фронта, Симбирск. Реввоенсовету Южной группы, Самара. Реввоенсовету Четвертой армии, Саратов. Английские аппараты продолжают систематически бомбардировать город. Прилетают по четыре, пять боевых машин. Кроме того, имеются неприятельские аэропланы на гурьевском, лаганском, других направлениях…»

Телеграфист покосился на окна. Они были забиты фанерой, стекла рассыпались при сегодняшней бомбардировке. Если бы на окнах не было фанеры, можно было бы увидеть истыканные, рябые от осколков стены здания напротив.

...

«…Необходимо в самом срочном порядке выслать надежные разведочные машины для дальних разведок типов „Альбатрос“, „Эльфауге“ или „Румлер“, а также истребительные машины типа „Виккерс“, „Ньюпор-34 бис“, кроме того, если не получим ожидаемый бензин, то положение с топливом критическое, имеется только плохая спиртовая смесь, боевые полеты на которой невозможны. Прошу казанской смеси марки „А“…»

Телеграфист, не глядя в текст, привычно отстучал подпись члена реввоенсовета, вздохнул.

Аэропланы на поле за городом стояли мертвые, бензина не было. Британцы знали об этом, висели над городом. С пароходов, с земли захлебывались в ярости зенитки. Но шрапнель лопалась низко, не долетала до зудящих в небесах налетчиков.

На афишных тумбах, на стенах по городу желтели листочки с призывом: «Граждане! Чем меньше мы будем обращать внимания на страшные слухи и неприятельские аэропланы, тем уверенней отстоим город!» А как же на них внимания не обращать, когда они над головой? Бьют спокойно, да не столько по военным целям, сколько по гуще жилых кварталов. Орут паровозы на станции, гудят пароходные сигналы — небесная тревога! В газете грозно напечатано: «Царские палачи английскими аэропланами обстреливают славный трудящийся народ! Но мы непоколебимы!»

Телеграфист положил голову на кулаки, задремал. Но сон не шел. Неясное предчувствие беды томило его. В городе ожила всякая шпана, неизвестные, тайные люди. Патрулей уже не пугались, палили по ним из подворотен. Что ни день, трещат выстрелы, грохают гранаты, иногда кажется: все, к утру кончится советская власть. Но утром, удивительно, как всегда, идут на службу служащие, меняются на постах возле банка, телеграфа, вокзалов, аэродрома флотские и пехотные усиленные наряды.