Расколотое небо - Страница 85

К оглавлению

Просто ходить по земле, смотреть, есть, пить…

Сидеть под солнцем, впитывая каждой клеточкой его тепло.

Даже спать, скользя в зыбких снах, легко и радостно.

— Ты что, дремлешь? — перестав ругаться, осведомился Коняев.

— Нет, — открыл глаза Щепкин.

— Ты хоть понял, чего я хочу?

— Не очень, — честно признался Щепкин.

— Ну и дурак… Я говорю, выхлопотал в штаарме тебя вместе с машиной и мотористами для моего полка!

— Я еще дохлый…

— А мне тоже не к спеху! Я ж тебе говорю: у меня теперь не полк, одни новобранцы… Вон, глянь, топают! Это второй эскадрон!

Поодаль по плацу, топоча вразнобой, маршировал строй: тростником в разные, стороны торчали штыки, обмундирование у бойцов было самое разное: гимнастерки, косоворотки, железнодорожная форма, кожанки, даже зипуны.

— И это называется стальной пролетарский особый эскадрон! — сплюнул Коняев. — Нет, народ толковый! Токаря-слесаря, даже буровики с Эмбы, с нефтепромыслов, за Астрахань воевать добрались! Только ведь ходить строем и то не могут!

— Научатся, — сказал Щепкин.

— Мне ж их, конечно, не на марш-парад вести… — согласился Коняев. — Мне бы их к лошади приучить, к боевому коню. Чтоб не мешками тряслись. У меня главная беда — кони!

В стороне коноводы прохаживали множество разномастных лошадей, уже оседланных.

— А чем они тебе плохие? Голова, четыре копыта, хвост. Все на месте, — удивился Щепкин.

— Ничего не на месте… — сердито возразил Коняев. — Это же штатские лошади. Мобилизовали их для армии по хуторам, а они, собаки, ничего не умеют, ни к чему не привыкшие. Сырье для мыловарни, а не боевые кони. Нет, под плугом ходить, телегу тащить, невода на рыбпромыслах на бережок вытягивать — этому они обучены. Только мне ж их в наступление вести!

— А скоро? — насторожился Щепкин.

— Сам не знаю, но предчувствую… — шепотом признался Коняев. — Думаешь, закуклились мы тут вокруг Астрахани, с успехом отбиваемся, город не сдадим, и все?

— А куда?

— Полагаю, за Волгу… — подумав, сказал Коняев. — Может, на Ростов кинут, может, на Кубань, а может, и на Терек... Это как скажут! Во! Глянь! Сейчас цирк начнется!

Коняев тревожно оживился, эскадрон усаживался на коней. Сносно держа строй по четыре, отъехал в дальний конец учебного поля, развернулся.

Коняев влез сапогами на скамейку, замахал фуражкой, закричал:

— Дае-е-ешь!

Конница рванула по полю, разворачиваясь в лаву.

— Хорошо идут! — восхитился Щепкин. — Чего ты на них лаешься?

— Ты погоди! У меня там справа, в балочке, пулемет стоит, сейчас поверх голов вдарит! И два парня с динамитными патронами сидят: для звуку артиллерии!

И верно, тотчас же звонко застрочил пулемет, начало грохать в балочке. Лава тут же поломалась, испуганные, не привыкшие к пальбе кони начали вставать на дыбки, сбрасывали всадников, метались по полю. Бойцы, ругаясь, гонялись за ними в клубах пыли, ловили. Разброд.

Коняев закричал отчаянно, бросился помогать.

Щепкин засмеялся. Ничего, этот своего добьется. Во всяком случае, не поведет против белоказачьих эскадронов необученных.

— Здрасьте-пожалуйста! — послышался обиженный голос запыхавшейся Маняши. — Опять ты тут! Ну что ты за человек такой? Ни на минуту одного оставить нельзя!

— Ладно тебе… — пробурчал, поднимаясь, Щепкин.

— Пошли домой, ирод!

— Веди…

Он оперся на ее крепкое плечо, пошел рядом, поглядывая.

Маняша сердилась, выговаривала. Он только улыбался. Что поделаешь — жена!

…Англичане в тот день не прилетали.

27

Скандал из-за шеф-пайлота Генри Лоуфорда вышел страшенный. Генерал Хольман заявил протест главкому Деникину: британские авиаторы прибыли в Россию для того, чтобы способствовать победе, а не гибнуть в бессмысленных налетах на Астрахань, которую большевики превратили в мощный бастион противоаэропланной обороны.

Глава британской миссии, сам авиатор, словно забыв о собственном требовании массированного бомбометания по Астрахани, упирал на то, что британские авиаторы должны быть использованы для воздушной разведки и связи меж штабами — не более!

Коммодор Норрис, от которого британская миссия при штабе Деникина потребовала объяснений: почему устье Волги в руках противника, что происходит в этой треклятой Астрахани, которую не могут взять столь мощные, сосредоточенные на Каспии объединенные силы, только оправдывался, ссылаясь на густые минные заграждения красных, не дающих возможности оперировать флоту, упоминал о смутных настроениях экипажей…

В авиаотряд к Черкизову, разбираться, что случилось, явился милейший полковник Ер-Назаров. Для начала выслушал очевидцев боя над Волгой, тех, кто видел, как грохнулся Лоуфорд. Только и спросил:

— Отчего же не сели где-нибудь рядом, не попытались спасти. Может, кто жив остался?

Авиаторы долго объясняли несведущему полковнику, что, мол, это почти невозможно: посадка в неизвестном месте, — и Лоуфорда бы не выручили, и сами побились.

— Тоже мне, небесные рыцари… — с усмешечкой презрительно констатировал полковник.

Аккуратно собрал письма и личные вещи Лоуфорда, переписал их, запаковал, отправил с курьером в ставку.

Полеты на Астрахань были временно приостановлены. Черкизов и Ер-Назаров ждали окончательного решения из ставки, где английская миссия объяснялась с русским командованием.

Решение пришло быстро: англичане (авиаторы и обслуга с частью машин) переводились в распоряжение штаба Добровольческой армии, оставшиеся русские авиаторы должны были продолжать боевые действия в Прикаспии.